Однако в тот день она без труда надела его поверх своего кремового топа и вручила мне моего любимого плюшевого мишку Эйба, за которого папа всегда ругал меня. Она сунула его мне в руки и начала напевать, пританцовывая под радио и помешивая ингредиенты в кастрюле.

Я смотрел на Эйба, на швы на его ухе, распустившиеся от того, как я вытаскивал его из укромного места под моей кроватью и каждую ночь спал с ним, свернувшись калачиком, и чистое счастье наполняло мою грудь. Может быть, папа и был прав, и у мальчиков не должно быть плюшевых медведей, но мне было все равно.

Если мама была в белом, а я держал любимую игрушку на виду, может, он и вправду ушел навсегда.

Но как только я почувствовал радость, её омрачило глубокое и острое беспокойство, которое охватило меня, когда я представил, как быстро всё может измениться.

Однако дни проходили без каких-либо признаков опасности, и постепенно я начал успокаиваться. Чувство тревоги исчезло, и я понял, что, возможно, хорошие вещи действительно остаются, если ты искренне желаешь их.

Но я был всего лишь глупым ребенком.

Однажды ночью, после двух недель счастья, всё закончилось.

Я лежал в постели, слушая гудки случайных машин на оживленных улицах города за пределами нашей маленькой квартиры, прижимая Эйба к груди. Я уже почти уснул, когда услышал звук приближающейся машины. Он становился всё громче.

Машина была слишком близко.

Моё сердце сжалось от ужаса, словно меня накрыла тёмная тень.

Я услышал, как захлопнулась дверь автомобиля.

Я быстро вскочил с кровати и направился в комнату матери, но перед тем как выйти в коридор, посмотрел на Эйба, которого крепко держал в руке. Меня охватило отчаяние, которое грозило поглотить меня. Если я возьму его, то только навлеку на себя ещё больше проблем. Я быстро развернулся, бросился обратно к кровати и спрятал его между перекладинами матраса, чтобы его не было видно. Затем поспешил в комнату матери.

Я часто бывал в её комнате, пытаясь защитить её от него. По какой-то причине он никогда не вымещал на мне свою злость, поэтому я всегда был рядом с мамой, надеясь, что моё присутствие будет достаточным, чтобы уберечь её от травм.

Иногда это срабатывало.

В других случаях мне приходилось лежать с закрытыми глазами и притворяться, что не слышу, как он оттаскивает ее от меня, пока его кулаки сталкиваются с ее плотью, а её крики пронзают мои уши.

В ту ночь я стремительно ворвался в её комнату и закрыл за собой дверь, когда хлопнула входная. Моё сердце бешено колотилось, и я бросился к ней.

Она не спала. Её тело было неподвижно, голова лежала на подушке, но её тёмные глаза были устремлены на меня.

— Мама, — прошептал я, широко раскрыв глаза.

Она молча протянула ко мне руки.

И так же, как это было бесчисленное количество раз до и после, я подошел к ней, свернувшись калачиком в ее объятиях и позволив ей прижать меня к себе.

Я был ее щитом так же, как часто был её бременем, неся на себе груз ее боли, которую она не могла вынести в одиночку.

Звук тяжёлых шагов эхом разносился по маленькой квартире, превращая секунды в часы, пока не затих за закрытой дверью спальни.

Мама крепко обняла меня, её дыхание коснулось моего затылка.

Дверь открылась, и вошёл папа.

— Анита…

Его голос затих, и тишина окутала комнату, словно тяжёлое одеяло.

Я закрыл глаза, притворившись спящим, и надеялся, что он не услышит, как громко колотится моё сердце. Но я чувствовал на себе его взгляд, хотя и не мог его видеть.

Он тяжело вздохнул, затем развернулся и ушёл. Из соседней комнаты доносился звук работающего телевизора.

Постепенно мои вспотевшие руки расслабились, а дыхание пришло в норму.

Мама была в безопасности от него, а значит, и я был в безопасности от неё.

По крайней мере, на эту единственную ночь.

После этого я проводил дни в молитвах, прося его уйти. Но он не уходил, и тот маленький огонёк счастья, который зародился во мне, начал гаснуть, пока не превратился в далёкое воспоминание. В конце концов, это стало чем-то, что я больше не мог даже вспомнить.

Я придерживался другого взгляда на мир. Верил, что смогу превзойти своего отца и защитить мать от его жестокости. Я стал тайком пробираться по улице, чтобы понаблюдать за занятиями хапкидо, пока однажды тренер не открыл дверь и не позволил мне войти внутрь. Формально меня никогда не зачисляли на курсы, поэтому я так и не получил пояс. У меня никогда не было никого, кто мог бы поддержать меня. Но меня не волновала похвала. Мне просто хотелось стать сильнее и увереннее в себе. Хотелось уметь защищать себя и свою мать от тех, кто мог причинить нам вред.

В то время я не осознавал, что именно моя мать наносила мне самые глубокие раны. Я знал только, что она была моей, и я должен был заботиться о ней, как и о любом другом близком человеке.

Каждый сам решает, кого поставить на первое место в своей жизни.

И вот однажды я стал больше, чем мой отец. Сильнее его. И он совершил ошибку, подарив мне мою самую ценную вещь, чтобы отпраздновать этот факт.

В мой шестнадцатый день рождения отец подарил мне змею. Это был единственный подарок, который он когда-либо делал мне в честь того, что я стал мужчиной.

— Ты ведь знаешь главный факт о змеях, не так ли? — спросил он. — Их боятся, и это делает их сильными.

Я назвал ее Изабеллой.

А потом я украл один из деревянных посохов из додзё¹⁹ хапкидо начал бить отца, пока он не потерял способность стоять.

Я нанес ему удар за каждый синяк, который он оставил на теле моей матери.

И ещё один за каждый синяк, который она оставила на мне.

Я вытащил его на заднюю аллею посреди ночи, положил крыс на его изломанное тело и выпустил Изабеллу поиграть. Она, учуяв добычу, приняла его за пищу. Грызуны охотно помогли ей, и она обвилась своим чешуйчатым телом вокруг жертвы.

Я стоял поодаль, сжимая в руке свой посох, и наблюдал за происходящим. Мне было приятно видеть, как у него лопались сосуды и вылезали глаза, когда она сжимала его. В конце концов, он умер.

— Не бойся, папа. Это будет почти не больно.

И знаете что? В конце концов, он был прав. Я действительно почувствовал себя сильным.

В честь этого момента я сделал свою первую татуировку, чтобы никогда не забыть это чувство. Это копия Изабеллы, которая начинается с моей кисти и закручивается вверх по руке.

Самый большой урок, который преподал мне отец, — это то, что во всем нужно иметь терпение.

С каждым днем мне все труднее помнить об этом, а мы все ближе к тому, чтобы найти потерянную лампу.

Недавно я получил электронное письмо от Джинни, нашего главного археолога в Египте, в то время как Изабелла обвила мои плечи. Разочарование заполняет меня.

Мистер Фарачи,

Пока ничего не известно о потерянной лампе, но я собираюсь проверить новое место раскопок, о котором мне рассказал один из местных жителей. Оно находится в центре Западной Пустыни и закрыто для гражданских, так что я предпочла бы пойти одна и осмотреть местность. Если я возьму с собой людей, мы привлечем внимание, а этого нам точно не хотелось бы.

Но я не хотела делать это без Вашего ведома, а поскольку Тинаше вчера уехал к себе домой, я не знала, как ещё связаться с Вами напрямую, кроме как через электронную почту.

Надеюсь, Вы не против. Буду держать Вас в курсе событий.

— Джинни Грантс

Я не возражаю, но это означает, что мне нужно отправить туда Иэна и мальчишку, хотя бы для того, чтобы Иэн присмотрел за всем, поскольку Тинаше нужен в другом месте.

Я вздыхаю, закрываю экран и протягиваю руку, чтобы ласково погладить Изабеллу по голове. Её кожа тёплая и сухая, и она высовывает язык, когда трётся о мою ладонь.

— Хорошая девочка, — говорю я шепотом.

Несмотря на то, что она была подарена мне отцом, Изабелла стала самым важным живым существом в моей жизни. Она верна до мелочей и делает за меня грязную работу, помогая мне в убийствах и проглатывая их на ужин при каждом удобном случае.